Например, утверждение "Я имел дело с Сафроновым, он прекрасный человек и настоящий патриот" означает только то, что Сафронов в ходе общения с поручителем проявил себя с лучшей стороны и не дал оснований подозревать себя в измене. То есть, подобно штандартенфюреру Штирлицу, он имел самые положительные характеристики, о нем хорошо отзывались товарищи по работе и при этом он не позволял себе неосторожных промахов вроде "Штирлиц шел по улицам Берлина, и ничто не выдавало в нем русского разведчика: ни рация за спиной, ни волочащийся сзади парашют".
Скажут: фильм про Штирлица — не более чем сказка, анекдоты про Штирлица и вовсе не могут быть принимаемы во внимание. Пусть так. Но журналист Рихард Зорге — не сказочный герой. Между тем по инициативе Ойгена Отта, посла Германии в Токио, Зорге, которому он безусловно доверял, был назначен пресс-секретарем посольства, и когда японская контрразведка арестовала журналиста, Отт был в шоке. У Кима Филби также были самые лучшие характеристики. А часовщик из Скапа-Флоу, раскрывший кригсмарине схему прохода на базу британского флота, имел репутацию доброго дедушки, любимого местной детворой.
Более того. Для разведки при прочих равных условиях более ценен такой агент, на которого с меньшей вероятностью можно подумать. Конечно, труднее вербовать того, кто не особенно жаден до денег, не подвержен страсти к игре или половой страсти, не имеет счетов с властью, не авантюрист по природе. Но никто и не говорит, что хлеб в спецслужбах простой. Вербовка есть целое искусство, и весьма софистичное.
А была ли вербовка и, если была, чем она кончилась, мы не знаем. И нельзя ручаться головой ни за то, что она была, ни за то, что ее не было. Равно как и за ее результат.
Если говорить об общих вопросах, тем более нужно избегать неосновательных презумпций.
Есть ли иностранный шпионаж против России? А куда он денется? "Этого не может быть, потому что не может быть никогда" — довод не для всякого убедительный.
Наши иностранные партнеры не хотят быть слепыми и глухими в отношении военно-политической активности России. Так же как и Россия в отношении активности наших партнеров. А средство не быть слепым и глухим одно — шпионаж.
Возможно, в случае Сафронова шпионажа не было, а шпионил кто-то совсем другой, нам неведомый. Но отметать с ходу такой вариант — это не рассуждение, а идеология.
Отчасти, конечно, тут сказываются злоупотребления современной правоохранительной системы. По той логике, что если N. был неосновательно арестован, то, значит, X., Y. и Z. также арестованы неосновательно, — злоупотребления в казусе N. дают на будущее безусловную индульгенцию всем прочим буквам алфавита.
Но в случае со шпионажем, равно, впрочем, как и со всеми преступлениями политическими, некогда предусмотренными 58-й статьей УК РСФСР, но со шпионажем — в особенности, действует еще и наследие тех времен, за которое нужно поблагодарить непосредственно отца и гения, навязавшего узелочков даже и для сего дня.
Вообще говоря, полагать, что в 30-е годы вовсе не было случаев реального шпионажа, то есть в предвоенную эпоху откровенно враждебные государства (Япония, Германия, Англия, Польша etc.) не были озабочены вызнаванием военных секретов своего потенциального противника, — это очень смелое допущение. Вероятно, Япония etc. еще в те годы прониклась новым политическим мышлением, что, впрочем, не исключало военных приготовлений и даже прямых боестолкновений.
Но шпиономания, в результате которой органы разоблачали несметное количество агентов иностранных разведок, причем порой в таких местах и на таких должностях (или вовсе без оных), что трудно понять, что они там, в далеких станицах, могли нашпионить (вызнавали планы строительства поселковой бани?), реально была. Может быть, время было такое и вообще, "бей сороку и ворону — добьешься до белого лебедя", но сорок и ворон оказалось столько, что словосочетание "японский шпион" в потомстве приобрело явно иронический оттенок. Намекающий на государственную паранойю, когда шпиона готовы видеть и в совершенно частном человеке, причем не способном узнать секреты, даже если бы он очень этого хотел.
А в качестве последствия этой реально имевшей место паранойи — отказ вообще признавать наличие шпионов. И в 30-е годы, и тем более сегодня. Был в 20-е годы ребенок женщины-педолога, стремившейся в воспитании сына избавить его от веры во всякие чудеса и суеверия и сильно в этом преуспевшей. При изучении естественной истории дитя ей заявило: "Акулов не бывает".
Охлажденный, то есть раболепный (с точки зрения прогрессивной общественности) взгляд на проблему заключается в том, что Abusus non tollit usum — "Злоупотребление не исключает потребления". Правонарушения от имени государства предосудительны, но тем не менее акулы и шпионы в принципе бывают и необходимость в контрразведке остается. Потребление закона не исключается.
Притом что, конечно, надо разбираться и прояснять непроясненные моменты. Загодя выносить суждение о виновности Сафронова никак не возможно.
Но почему-то это охлажденное умонастроение для горячих сторонников бывшего журналиста — как нож острый в сердце. Похоже, они вообще не переносят охлажденности.
Источник: РИА Новости