Депутаты-сенаторы решили — правда, с невиданным опозданием — разобраться, как случилось, что практически 90 процентов медийных ресурсов страны оказались в частных руках.
Хотя, если разобраться, никакой новой информации о том, кто действительно сегодня стоит у руля СМИ — как общенациональных, так и местных, — нет.
Последняя по времени сделка, когда миллиардер Венсан Боллоре прикупил — к имеющимся у него двум издательствам, нескольким телеканалам, влиятельной радиостанции — очередной медийный холдинг, относится к маю прошлого года.
Практически никто из владельцев крупнейших французских СМИ не был в прошлом ни журналистом, ни главным редактором, сделки на многие десятки, а то и сотни миллионов евро совершаются — это важно обозначить сразу же — не для развития прессы, а для поддержки текущего бизнес-статуса: в мире, где картинка стала королевой, а слово в соцсетях — королем, нужно успеть ухватить Бога за бороду, чтобы обеспечить себе беспрепятственный доступ к сильным мира сего.
Кто такой был тот же Венсан Боллоре? Глава холдинга по грузоперевозкам? В самом деле? И что он от властей хочет?
Так можно было думать о господине Боллоре, пока у него за портупею не были заткнуты мощные медиаресурсы, — его можно было не видеть, от разговора с ним можно было легко отказаться, как и забыть пригласить на аудиенцию в тот же Елисейский дворец.
А вот Боллоре, в кармане которого и телеканалы, и издательства, и радиостанция, уже на кривой козе, как это привыкли делать в президентской канцелярии, не объедешь.
Поэтому к нему со всей душой, вниманием и респектом.
Как и к Патрику Драи — у того вовсе три паспорта, живет господин Драи в Швейцарии, налоги тоже платит в казну конфедерации, но попробуй отнестись к нему без должного уважения: немедленно все ресурсы Драи будут вытянуты во фрунт, чтобы объяснить неразумным госчиновникам, кто тут на самом деле хозяин.
В том, как пресса используется, как она служит то тараном, то кастетом, французская олигархия мало чем отличается от нынешнего хозяина Елисейского дворца.
Это во время предвыборной кампании Эммануэль Макрон был душкой и лапочкой, доступным для любого разговора и для любой съемки.
Практически на следующий день после инаугурации Макрон закрыл возможности не то что для утечек в прессу, но и для вполне официальной работы, решив, что с избирателей хватит и коммюнике, распространяемых по каналам Франс Пресс.
Четыре года назад такое наступление на информацию еще можно было отбить, что медиа, кстати, и сделали, раскопав историю Александра Беналлы, сегодня афериста, а тогда — одного из сотрудников и конфидентов Макрона.
Сейчас, когда от прессы ее хозяева ждут не новостей, а отработки заранее обозначенных редакционных планов, подобное просто невозможно и невероятно.
Ведь первое, что делают новые хозяева, — это закрывают отделы расследования и переформатируют работу служб новостей. Отныне главными становятся не события, а то, как их освещение может повлиять на отношения владельца СМИ с действующей властью.
Поскольку — и тут не должно быть никаких иллюзий — бизнес и свобода предпринимательства, это, конечно, прекрасно и замечательно, но главная маржа и главная прибыль рисуется не невидимой рукой рынка, а вполне конкретными подписями, согласующими распределение госзаказов.
Ведь государство во Франции — это не только выплаты пособий и вспомоществований для бедных, это еще и мытарь для самых богатых, а еще — подрядчик крупных и очень крупных проектов. С соответствующим объему будущих работ денежным обеспечением и бюджетом для постпродажного обслуживания.
И рисковать такими барышами никакие лозунги о свободе слова и никакие призывы ее беречь миллиардеров, разумеется, не заставят.
Если искать аналоги нынешней ситуации в медиа во Франции, то за примерами придется отправиться в российские "лихие 90-е", когда "семибанкирщина", абсолютно этого не скрывая, диктовала государству свои условия.
Если государство робко пыталось "семибанкирам" возражать, его начинали травить в подконтрольных медиа. Травить по полной программе.
И поскольку государственные институты по понятным причинам — бедность после распада страны, отсутствие бюджетной дисциплины, необходимость получать деньги в виде внешних займов — были и слабы, и зависимы, то чаще всего государство вынуждали отступить.
Так, подконтрольные медиа вмешивались практически во все дела, включая в том числе и кадровую политику.
В какой-то момент государство сказало: "Довольно" — перестав реагировать на шантаж.
Но это стало возможным лишь при наличии политической воли, во-первых, и при соблюдении как можно более широких интересов социума — во-вторых.
Во Франции, где важным сегодня стали не поступки и решения, а то, с какой интонацией о них расскажут настоящие, а не избираемые лидеры — в том числе и общественного мнения, — очень боятся неконтролируемого (хозяевами) поведения СМИ.
И даже самые как бы независимые из них, включая задиристые интернет-медиа, медленно, но верно начинают скупать.
Не на корню и резко, а по частям и постепенно, как это и заведено в том мире, который сам себя назначил в "цивилизованные".
Собственно, именно поэтому вызов богачей в верхнюю палату парламента мало кого может обмануть: в противостоянии между свободой слова и большими деньгами сегодня во Франции всегда побеждают финансы.
И тем более миллиардеры могут не беспокоиться за свои медийные активы, поскольку никакой политик за три месяца до выборов не будет устраивать серьезный разнос тем, кто, собственно, и усадил его в кресло лидера страны.
Поэтому сенаторы могут допытываться, что, как, почему, зачем и кто, ответы, если медийные магнаты сочтут нужным, даны им будут, а в текущей ситуации не изменится ровным счетом ничего.
Свобода слова — это кого надо свобода и чьего надо слова — при условии сохранения контроля над СМИ, а то и при увеличении медийного пакета превратилась в не более, чем сказку для доверчивых, став при этом не менее, чем рычагом влияния на принятие властных решений и на то, что высокопарно именуется "общественным мнением".
Источник: РИА Новости