Когда я учился в начальных классах, каждый день по дороге в школу мне доводилось проходить мимо "волшебника". Он творил магию в маленькой деревянной будке размером 2х2 метра. Натруженными руками с россыпью мелких веснушек кудесник возвращал к жизни старую потрепанную обувь. Это был наш сапожник дядя Бахром, которого знали и уважали все жители махалли, рассказывает колумнист Sputnik Таджикистан.
Я никогда не видел его хмурым. Весельчак и балагур, он мог поддерживать разговор на любые темы: от приготовления плова до самолетостроения. Клиент, чья обувь нуждалась в мелкой починке, мог скоротать время ожидания в тесной каморке, наслаждаясь беседой и пиалой зеленого чая, который дядя Бахром заваривал лично, не доверяя этот ритуал никому.
Если же туфли или ботинки требовали более объемного вложения человеко-часов, то мастер называл дату и время ее возврата владельцу в готовом виде, записывая их в потрепанной тетрадке в клетку химическим карандашом, который перед этим тщательно слюнявил, вытянув язык. Не было случая, чтобы он когда-нибудь подвел доверившегося ему клиента.
В выходные дни я часто приходил к его будке и часами наблюдал за работой старого сапожника. Меня завораживало мелькание толстой сапожной иглы с продетой в нее дратвой, мерное постукивание маленького молоточка, вгоняющего в отставшую подошву микроскопические гвозди, и витающий над всем этим запах обувного крема.
Заметив мой интерес, волшебник стал постепенно раскрывать мне секреты магии, иногда даже доверяя выполнить некоторые несложные операции. Помню неописуемую гордость, когда мне удалось собственноручно и без единой ошибки прибить оторванный каблук, используя старую металлическую сапожную лапу (в просторечии пятку).
Годы шли, я рос, круг интересов, как и следовало, смещался в сторону игр и общения с противоположным полом. Нет, я по-прежнему вежливо здоровался с дядей Бахромом, проходя мимо его будки, но уже не просиживал часами в наблюдении за процессом магии. Да и сам сапожник постарел, и его все реже и реже можно было застать на рабочем месте, постукивающим молоточком по очередной подошве.
И вот, когда я перешел в выпускной класс, произошла трагедия (по крайней мере, в том возрасте я именно так расценивал этот случай). Играя в футбол, я не упустил случая попижонить перед противоположным полом и надел новенькие кроссовки "Адидас", которые отец привез мне из Москвы.
Тогда, в преддверии Олимпиады-80, их выпуск наладили в Союзе по лицензии западногерманской компании. Обладатель столь крутой "фирмы" мгновенно возносился на самый верх неофициальной школьной иерархии, невзирая на все комсомольские "измышлизмы", типа "сегодня носит "Адидас", а завтра Родину продаст!"
Дешевое желание пустить пыль в глаза сыграло со мной злую шутку, и расплата не заставила себя долго ждать. В пылу борьбы за мяч один из игроков противника наступил мне на пятку. Раздался треск, проникший в самую глубину моей души. Опустив глаза, я увидел, что подошва на предмете моей свежеприобретенной гордости почти полностью оторвалась и повисла, что называется, "на соплях".
Даже Криштиану Роналду после вылета его сборной с чемпионата мира не испытывал и десятой доли того отчаяния, что охватило меня в этот момент. Сгорбившись под тяжестью невосполнимой утраты, я брел домой, выдумывая все более и более фантастические способы реанимации ультрамодного атрибута.
И тут скорбный взгляд узрел открытую дверцу каморки кудесника моего детства. Старый сапожник, измученный артритом, собирал немудреный скарб, чтобы повесить амбарный замок на свое многолетнее рабочее место. В моей надломленной душе затрепетал слабый огонек надежды. Кое-как пролепетав слова приветствия, я протянул дяде Бахрому жалкий огрызок советско-немецкого творения, при этом твердо зная, что "пациент скорее мертв, чем жив".
Мастер внимательно посмотрел на меня из-под кустистых бровей, а затем взял его скрюченными от болезни пальцами и сказал прийти к нему домой завтра вечером. Эти сутки показались мне самыми длинными в жизни. Приступы депрессии сменялись взлетами надежды, которые потом вновь скатывались в пучину.
Когда дядя Бахром протянул мне кроссовку, я лишился дара речи. От нанесенной ей смертельной травмы не осталось и следа! Она выглядела так, как будто только что сошла с конвейера. Задыхаясь от переполнявшего меня счастья, я начал сбивчиво его благодарить и полез в карман за деньгами. И тут он хлопнул меня по рукам и нахмурился.
"Сынок, - сказал он, - я расскажу тебе одну притчу. Давным-давно в одном городе жил человек, который был богаче всех жителей. Любовь к деньгам проснулась в нем в очень раннем возрасте и была всегда его спутницей. Ради богатства этот человек был готов на все: он давал деньги в рост, воровал, обманывал и даже мучил людей. Но вот настал его срок, и он испустил дух. Родные хотели похоронить его, обернув в самую дорогую золотом вытканную парчу, но мулла запретил это делать. Душа богача, глядя на все это, осознала, что он потратил всю жизнь, копя золото, а достаточно было всего-навсего заработать на кусок савана".
Спустя неделю после этого разговора дядя Бахром скончался. Родные нашли его утром в постели с умиротворенным выражением лица и слабой улыбкой на губах. Рядом с кроватью лежал отрез белого ситца и 300 рублей, которые он специально отложил на свои похороны. Траурная процессия казалась нескончаемой, жители всего района пришли проститься со старым сапожником.
Сейчас в нашей махалле тоже есть сапожная мастерская. Там работает молодой парень. Он делает мелкий ремонт, за сложные случаи, как правило, не берется. Попутно делает дубликаты ключей и иногда приторговывает овощами и фруктами. Магии в нем ни на грош.