ТАШКЕНТ, 12 сен – Sputnik. Виктор Иванович Пеленягрэ – человек, скажем без всякой ложной скромности, потрясающей биографии. Еще в советское время он умудрился пройти путь от простого приезжего строителя до поэта – автора нескольких десятков всенародных хитов. Сейчас Пеленягрэ заканчивает работу над увесистыми мемуарами, а в перерывах выступает с концертами на частных вечеринках.
Sputnik Молдова задал поэту несколько вопросов.
– Давайте поговорим про ваш извилистый и впечатляющий творческий путь. Первая ваша профессия называлась "строитель"?
– Я поступал в Кишиневский университет, но с моим поступлением возникли большие трудности. Но нет худа без добра, и, когда я не поступил, я понял, что надо ехать в Москву. А так ведь мог остаться в Молдове. Стать героем молдавских хроник. И поскольку уже было поздно куда-то поступать, я оказался в ПТУ, стал каменщиком-монтажником 4 разряда. В моей группе было 17 человек. Один сел за убийство, второй – за вооруженное ограбление, четверо – за большое изнасилование, остальные по хулиганке пошли. Среди них был я.
– В Москве можно увидеть здания, которые вы строили?
– Да, на улице Профсоюзной есть Восточный институт. Если не ошибаюсь, его еще не снесли. Там есть частица моего труда. Я открыл путь нашим гастарбайтерам, которые считаются лучшими каменщиками в бывшем СССР.
– Вы, получается, были профессионалом. Почему же поменяли род деятельности?
– Мне стройка не нравилась. Хотя я был неплохим каменщиком. Я получил четвертый разряд, когда все получали второй. То есть, если бы я еще полгода поработал, то стал бы героем соцтруда. Но я понял, что все эти подъемы, весь этот ветер на стройке – это ужасно. Добираться куда-то через всю Москву.
В полшестого нас будили. И попробуй не встать. Там у нас военные порядки были. Прозвенел звонок, зазевался – и тебя тут же стаскивают с койки: больного, здорового – неважно. И ты падаешь прямо на пол. И тогда, в 1977 году, я понял, что учиться – нужно, потому что ученье – свет, а неученье – чуть свет на работу. И решил поступить в Калужский пединститут.
Но поступать мне было нельзя, потому что я должен был отработать два года на стройке. Но я подделал документы и поступил. В Калужском пединституте давали отличное образование. Так я стал учителем русского языка и литературы. Я тоже должен был отрабатывать три года, но подумал, что три года в глуши, в деревне – это ужасно. А тут еще пришло сообщение из Литературного института, что я прошел творческий конкурс. Пришлось снова подделывать документы.
– В каком смысле?
Я скрыл, что был в пединституте, потому что нельзя было поступать после пединститута в литературный. Дело прошлое. Но, вообще-то, писатели – это "разбойники с большой дороги". Ни одного приличного человека.
– Вы стихами поразили приемную комиссию? Или вдруг прозой?
– Стихами. Хотя мог бы проходить критикой, поскольку я несколько девушек своими отзывами научил писать и "поступил" в Литературный институт. Легко и непринужденно.
Литинститут – это была такая своеобразная башня вольнодумства в Советском Союзе. Хотя меня всегда удивляло, когда говорили, что СССР был тоталитарным государством. Никаким он тоталитарным не был. Он был прекрасным, замечательным государством, где любой прохвост с поддельными документами мог поступить в Литературный институт, в главный идеологический вуз страны, выучиться и стать писателем.
– И, если не ошибаюсь, именно из Литинститута и произошел Орден куртуазных маньеристов…
– Да. Я был основоположником этого течения, мне был присвоен титул архикардинала. Началось все с понимания, что и в этой жизни, и в литературе, все пробиваются бандами. Были символисты, имажинисты, футуристы – все разбойники и хулиганы. И я подумал, что неплохо было бы организовать что-то подобное. В сущности, куртуазный маньеризм был последним великим литературным течением XX века. В 1988 году был написан манифест, и пошло-покатилось. Концерты, балы, красавицы, гвардейцы, нумера.
И еще я знал, что любое литературное течение не может длиться вечно. Но, в принципе, так и должно быть. Потому что нельзя долго в одной куче вариться. Только в молодости. А потом нужно выходить на большую дорогу одному. Литература – дело одинокое.
Первый, "золотой" корпус состоял из Александра Бардадыма, Андрея Добрынина, Константэна Григорьева, Дмитрия Быкова и Вадима Степанцова. Некоторых уже нет, а мы еще куролесим. Бардадым погиб первым — в 1992 году, в Абхазии. Он был имперский поэт, защищал СССР. Как и все мы.
Но, в сущности, вся история куртуазного маньеризма – это большой анекдот, который вылился в большие литературные произведения, которые потрясли мир. То есть, если так посмотреть на все литературные течения, которые были в XX веке, я считаю, что это было достойное завершение столетия. Пусть другие сделают лучше, чем сделали мы когда-то.
– Со временем вы отошли от куртуазного маньеризма. Или как правильно сказать?
– Ну, я не отошел, поскольку куртуазный маньеризм – это я. Как я могу отойти от куртуазного маньеризма, если я это придумал, воплотил в жизнь. В сущности, все остальные – это мои подражатели и мои последователи.
– На рубеже тысячелетий маньеристы вас за что-то критиковали.
– Да, конечно! Критиковали не куртуазные маньеристы. Критиковал меня мой товарищ Вадим Степанцов, который посвятил мне около ста стихотворений. Он не перенес моей бешеной славы конца 90-х, когда мои песни раздавались из каждого утюга. Он положил свою жизнь на то, чтобы обличать меня.
Хотя мне всегда казалось, что глупо предавать идеалы юности. Ведь мы же дружили, мы же пили вместе, мы любили девушек. Но я эти нападки принимаю как проявление слабости. Быть злым очень легко. Быть добрым трудно.
– Вы так и не помирились?
– Нет. Я со всеми куртуазными маньеристами дружу, кроме него. Потому что он, я считаю, неправильно повел себя по отношению ко мне. Но Бог ему судья.
– А как вы относитесь к политической позиции другого основоположника ордена Дмитрия Быкова?
– Быков, кстати, ушел из Ордена. Он был только в самом начале — участником одной из книжек. А потом полез в политику. У нас диаметрально противоположные точки зрения на построение жизни и государства. Я, например, считаю, что глупо, будучи пассажиром, бегать по палубе и указывать капитану, куда вести корабль. Я – пассажир. И незачем дерзить капитану. Чем занимается Быков. Это не очень умно. Хотя, наверное, приносит какие-то дивиденды.
У каждого – свой путь. Мы были всегда имперскими людьми. Мы не плевали на останки Советского Союза. Мы считали, что это – временное отступление, и все вернется на круги своя. Все будут вместе жить. У нас будет свой Евросоюз. Тот Евросоюз, от которого стыла в жилах кровь по всему миру. А нынешний Евросоюз – он, не начавшись, заканчивается.
– Что вас привело в шоу-бизнес?
– Я не хотел работать. Я хотел написать песню, стать знаменитым и жить, как рантье. Однажды в 1987 году я зашел к одному поэту, он писал какую-то песню. Я говорю: "Песню нужно быстро писать. Или никак". И мы поспорили, что я за 10 минут напишу хит. И написал — для модной группы "Бригада С" под управлением Гарика Сукачева. Она стала не просто песней этого коллектива, но названием их первого магнитоальбома. То есть, первая же попытка стала удачной.
Дальше покатилось, пошло, поехало. Появился Андрей Разин с "Ласковым маем", появился ансамбль "Веселые ребята". Потом был Сергей Крылов, которого мы с композитором Сашей Добронравовым вывели в люди. Мои песни пели все – от Ирины Аллегровой до Михаила Шуфутинского (если в алфавитном порядке). Их только Яак Йоала (на букву "Я") не пел.
Появилась Лайма Вайкуле. Она дала мне номер своего телефона. Другой бы на моем месте татуировку сделал на груди, но я его потерял. Но Лайма проявила находчивость, умение, настойчивость и нашла меня. И еще раз попросила у меня песню. И появилась "Я вышла на Пиккадилли".
После этого в моей жизни возник замечательный композитор Игорь Крутой, с которым мы написали очень много песен. Не поддается подсчету.
Также я очень долго хотел дойти до группы "Любэ". Мне очень нравилась музыка, которую делает Игорь Матвиенко, но в силу своей лени и несобранности я добрался до него только в 2000 году. Мы встретились на "Песне года". И я Игорю говорю: "Почему такой композитор работает черт знает с кем? Давай сделаем песню?" И первая же наша песня была "Позови меня тихо по имени". Я считаю, что этой песней мы с "Любэ" открыли XXI век.
– А с кем вы дружите в шоу-бизнесе?
– Дружу-то я со всеми, ко всем очень хорошо отношусь. Но некоторые меня заглазно недолюбливали. Например, Михаил Танич. У меня с ним были сложные отношения. Потому что когда вернулась Лайма на сцену, мы писали с ним ей альбом. Половину стихов он написал, половину – я. Ну, естественно, я победил. И Танич, конечно, загоревал. Хотя перед смертью он меня благословил.
И вот какую историю мне рассказывал Игорь Яковлевич Крутой. Он как-то оказался с Таничем на дне рождения у Иосифа Кобзона. Михаил Исаевич язвительно критиковал появлявшихся на празднике поэтов-песенников. Игорь Яковлевич — интеллигентный человек, возмутился: "Михаил Исаевич! Получается, вы один на Олимпе сидите, а вокруг – пыль подзаборная?" Тут Танич загрустил и говорит: "Нет. Есть еще Пеленягрэ". Так он перед смертью меня благословил.
– Сочинять песни для шоу-бизнеса – не значит ли это наступать на горло собственной песне?
– Наступают на горло собственной песне плохие писатели. Я считаю, что хороший писатель должен и водку пить, и печку сложить и семи девчонкам дать прикурить. Я считаю, что все нужно делать здорово. Неважно что.
Я не считаю российский шоу-бизнес злом. Хотя бы потому, что появилась песня "Как упоительны в России вечера". Она стала не только самой главной любимой песней России, но и Молдовы, Украины. Я видел, как в Запорожье вставал с зажигалками четырехтысячный зал, когда звучала эта песня. Везде — от Юрмалы до Бали — ее исполняют, все счастливы. Какое же это зло? Это добро.
– Вы состоялись как творец, как писатель?
– Друзья мне как-то сказали: "Какой ты писатель, если у тебя есть только книжки стихов, а нет романа?" И я решил написать роман под названием "Пальцы веером, или Рулетка, жилетка и шары для неимущих".
И вот тут я понял, что роман писать очень сложно. Я остановился, когда переплюнул по объемам "Войну и мир". И сейчас с ужасом сокращаю и думаю – надо издать, забыть и вернуться в шоу-бизнес.
– Вы считаете себя поэтом российским или молдавским?
– Мне трудно говорить об этом. Я считаю, что Молдова бесконечными связями связана все-таки с Россией. И очень давно, с XVIII века. Я когда-то составил и опубликовал антологию российской любовной поэзии, которая начиналась с первого русского светского поэта Антиоха Кантемира – молдаванина по происхождению — и заканчивалась мной.
– Как вы оцениваете нынешнюю политическую ситуацию в Молдове?
– То, что сейчас там происходит, это, конечно, большая глупость. Все говорят на русском, равно как и все говорят на молдавском. При советской власти у молдаван была самая счастливая жизнь, на мой взгляд. 25 лет "свободы" ничего хорошего не принесли.
В каждой деревне был книжный магазин, люди получали образование. Из нашего класса 10 детей минимум поступило в высшие учебные заведения от Москвы до Ленинграда.
У людей было самое главное – будущее. А сейчас я не вижу этого будущего. Можно остаться задворками Европы. Но это же кошмар.
Я желаю землякам счастья, правильных правителей и разумного выбора в этой жизни.
