ТАШКЕНТ, 19 апр — Sputnik. Российские журналисты и блогеры отправились в пресс-тур в зону отчуждения, которая расположена в двенадцати километрах от Чернобыльской АЭС, свое путешествие они назвали "Сталкер-туром". Корреспондент Sputnik Беларусь попытался выяснить, страшна ли радиация.
"Люда, я в зоне!" — сотрудница Полесского радиационного заповедника присоединяется к компании журналистов. Последние по пути из Гомеля до Хойников уже отшутили про "будем светиться в темноте" и про "сталкеров", а сейчас выдохлись и ждут, когда разрешат облачиться в спецодежду и вдохнуть радиоактивной пыли в зоне отчуждения в Полесском радиационном заповеднике.
Знаки "радиоактивная опасность", расставленные вдоль дороги, напоминали скорее декорации из компьютерной игры S.T.A.L.K.E.R., чем сообщали о реальной опасности — на дороге к зоне отселения автобус не обогнала ни одна машина. Мимо пробежал только один олень без намека на аномалии.
Без специального разрешения проезд через КПП запрещен, ворота, которые перекрывают въезд в зону отчуждения, открывают только раз в году — в день памяти предков сюда можно приехать навестить могилы. Многие из тех, кому однажды пришлось покинуть дом из-за аварии, завещали похоронить себя на кладбищах в родных деревнях, и для них ворота в зону отчуждения тоже открыты.
Журналисты настроились на виды из игры и фильмов, еще в пути пометив все публикации о туре хэштегом #stalkertour, и первое время рассказы о радиационном заповеднике, в котором "время от времени появляются неожиданные виды животных", провоцировали объяснимые смешки. Но "новые виды" оказывались то лошадью Пржевальского, которых ради эксперимента заселили когда-то в зону отчуждения, то медведем.
Из зоны ушел главный хищник — человек, и звери здесь теперь множатся и занимают освободившиеся территории. Сотрудники заповедника изучают воздействие радиации на популяции животных, но сделать сенсационных выводов не могут — каждая особь живет недолго, и отведенного времени не хватает, чтобы понять, мутировал ли здешний волк.
"По траве не ходить"
"Остались без выпускного: авария случилась накануне. Я уехала к родственникам в Витебскую область, остальных детей тоже отослали к родным в разных частях страны — и пока родители с воинскими частями проводили дезактивацию, мы все ждали возвращения", — рассказывает сотрудница станции дезактивации. В это время мы топчемся у заградительных ворот, пытаясь понять, чем отличается воздух по разные стороны таблички "Внимание, радиационная опасность".
"А не думали уехать в более чистый район?" — спрашиваем у сотрудниц станции дезактивации, облачаясь в форму, которая мало похожа на образы, навязанные играми и фильмами — обычный камуфляжный костюм и кепка. В соседней комнате на стульях аккуратно разложены комплекты одежды для госсекретаря Союзного государства и его сопровождающих, отмеченные краткими табличками — "Г.А. Рапота".
"Говорят, если в первые пять лет после 1986 года не переехал, лучше и не пытаться, выйдет хуже. Многие из уехавших уже умерли, организм не адаптировался к новым условиям, а среди тех, кто не переезжал, есть долгожители. Да и опасность уже небольшая — ведь вся радиация осела в почву, верхний слой давно сняли и дезактивировали, так что сейчас здесь можно жить", — рассказывают сотрудницы заповедника. Для них экзотический "Сталкер-тур" — каждодневная работа. Вот уже тридцать лет они провожают журналистов за ворота, за табличку "въезд строго запрещен".
Наличие "строгости" в формулировке добавляет поездке накала и экипированные журналисты отправляются в поселок Бабич в тридцати километрах от ЧАЭС. Их напутствуют пожеланиями: "возьмите пирожки и по траве не ходите".
Радиация для "Инстаграмма": с фильтрами и без
Вспоминается школьная формулировка: радиация "не имеет цвета, вкуса и запаха". Цифры на дозиметре сигнализируют, что местность к человеку недружелюбна. Но осознать это сложно, поскольку все органы чувств молчат, и даже могильник с захороненными радиоактивными отходами имеет вид глубоко пасторальный, разве что яблоки на деревьях висят еще с прошлого года нетронутыми. Дозиметр показывает превышение допустимого уровня излучения в сто раз, рядом — в двести.
"За могильником есть пятно, куда попала капля топлива — там уровень радиации превышен в тысячи раз", — рассказывают сопровождающие, и один из блогеров рвется за могильник, чтобы сделать фото с невидимым пятном и подписью "Радиация — это не страшно".
Первое время журналисты аккуратно идут по деревянным дорожкам, которые проложены над землей. Но уже через несколько минут, освоившись, подбодренные букколическими видами — у домика работников заповедника цветут вишни и бродят коты и две собаки — падают на радиоактивную траву в поисках ракурса. Один из журналистов с восторгом несет в руках присыпанную землей "Комсомольскую правду" 1981 года.
"У ваших собачек клещи! Вы бы сказали — мы бы привезли какой-нибудь шампунь от клещей!" — умиляется один из блогеров: в отличие от радиации, клещ — видимая, осязаемая опасность.
Самые активные взбираются на тридцатидвухметровую вышку — оттуда в хорошую погоду виден реактор Чернобыля. Ветер поднимает с земли радиоактивную пыль, и блогеры не без удовольствия констатируют, что это придает поездке некоторый драматизм.
"Там кукла на окне сидит! Жутко! Идеально!" — нескольким журналистам удается найти хороший кадр, и группа требует остановить автобус у школы, интуитивно предполагая, что брошенная школа может скрывать в себе оптимальный уровень драматизма.
Школа оправдывает ожидания и одаривает брошенными тетрадями, одинокими шахматными фигурками и надписями на школьной доске — "Второму Чернобылю не бывать".
"Как же их сюда тянет, как их тянет!" — вздыхает кто-то, разглядывая сделанные в разные годы надписи "Вернемся в родную школу", выставленные на окна портреты Гайдна (урок пения) и Декарта (математики), раскрытые на странице "Диктант" тетради. Шестиклассников эвакуация застала в момент изучения деепричастий, младшие классы — за изучением английского алфавита, кого-то — за сочинением о погоде. С маленьких книжечек-биографий машет рукой Ленин, уровень радиации в шахматных фигурках на полу в восемь раз выше нормы.
Жизнь здесь есть
"Просто делаем свою работу", — так по-философски сотрудники зоны отвечают на вопросы "не страшно ли здесь работать". На сайте Полесского радиационного заповедника в разделе "контакты" нет даже имен работников, привыкших держаться в радиационной тени.
"Сразу после взрыва на Чернобыльской проводилась дезактивация, снимали грунт, мыли дома, сейчас все направлено на возрождение территорий", — рассказывают на станции дезактивации, сотрудники которой последние десятки лет как раз заняты возрождением загрязненных территорий.
В соседних Хойниках (в нескольких километрах от зоны отчуждения) молодым специалистам, которых распределяет сюда Министерство образования, предлагают длительные контракты с компенсационными выплатами. Если отработаешь контракт на пять лет, выплачивают двести базовых величин, отработаешь вторую пятилетку — получишь триста. Деньги на повышение интереса к району выделяются в рамках Программы по реабилитации пострадавших территорий.
"Кажется, неблагополучная территория, а у всех такие аккуратные полисадники перед домом", — восхищается кто-то из журналистов.
В городке строится новое жилье, свежеотремонтированный "Евроопт" намекает на то, что жизнь здесь есть. Даже несмотря на то, что из 99 населенных пунктов района после аварии было эвакуировано и отселено 37 деревень и поселков. Еще в одиннадцати проживает до десяти человек — возвращенцы, не сумевшие прижиться вдали от своей родины, вдруг ставшей такой опасной.
В краеведческом музее Хойников — фотографии из архивов, которые говорят о трагедии на ЧАЭС больше, чем пустующие домики, изрядно подпорченные в первые годы после аварии мародерами. На снимках — плачущие старики, рядом — небольшие чемоданчики, взять с собой разрешали только самое необходимое.
Средняя зарплата по области отличается от той, которую получают люди, работающие в зоне отчуждения, меньше, чем на 500 тысяч белорусских рублей. А вот допустимая норма радиации разнится куда значительнее: если для простых жителей республики установленная ежегодная норма облучения составляет 1 мЗв, то для персонала, работающего с источниками излучения — 20 мЗв.
"За всю профдеятельность персонала допустимой считается доза в тысячу милизивертов для персонала, для населения — только 70, то есть разница существенна. Я дорабатываю здесь последние недели и еду в Островец в отдел радиационной безопасности", — рассказал заведующий отделом радиационной безопасности заповедника Сергей Харлагин.
"Ну а вы думаете, от телефонов излучения нет? Тоже есть, но пользуетесь же", — философски пожимают плечами сотрудники заповедника.
Туризм в зоне
"Я узнал об аварии через день, но случайно — подвозил женщину, которая уезжала из Припяти, ее муж работал на станции", — рассказал директор Полесского радиационного заповедника Петр Кудан, который за пару недель до аварии на ЧАЭС возглавил местный колхоз.
Как бы ни старались преуменьшить опасность на здешних землях, она очевидна: бывший главврач района рассказал, что до ЧАЭС в районе не было ни одного случая рака щитовидной железы.
"Весь медперсонал города был подключен, выехали в населенные пункты, проводили йодопрофилактику, даже если это помогло в 20% случаев, этим стоило заниматься. Резко увеличилось количество случаев рака щитовидной железы", — рассказал бывший главврач района Виктор Кобылко.
"У меня после этого сердце совсем сдало. Заставили сдать анализ крови, хотели отправить в Петрозаводск на лечение, но отказался. А потом мне еще и штраф дали за то, что спрятался на даче от лечения", — вспоминает один из ликвидаторов Иосиф Клин.
Директор заповедника рассказал, что стресс, который переживали люди в первые дни после катастрофы, оказал не менее вредоносное влияние, чем радиация. После эвакуации у многих не выдерживало сердце, другие кончали жизнь самоубийством. Ситуацию усугубляло и практически полное отсутствие информации о том, что произошло.
"Люди перестают осознавать меру опасности. Странность в том, что, чем меньше загрязнение территории, тем больше уровень накопления радиации в организме. Живущие на территориях с высоким уровнем загрязнения знают опасность, а жители мест, где средние уровни загрязнения, думают, что могут пойти на охоту, в лес", — рассказывает Петр Кудан.
Некоторые на поиски радиации идут добровольно.
"Временами в зону заходят сталкеры. Внутрь проникнуть могут, а выбраться — никак, и среди ночи поднимают на ноги МЧС с просьбой найти их в лесах. Не зная местности, заблудиться просто: однажды моя землячка решила навестить свою деревню, в итоге бродила здесь двое суток, стемнеет — ни огонька, она в дома зайдет, по надписям на тетрадях поймет, что за деревня, и дальше идет", — рассказывает Кудан.
Среди группы российских журналистов оказался блогер, который несколько дней назад сумел прогуляться по украинской части — правда, нелегально.
"Там можно найти проводников, но они заводят только туда, а обратно — сами. Мы провели в зоне несколько суток, ночевали на крыше высотки, там фон не выше, чем в городе, у нас были дозиметры. Говорят, если заблудишься, выходи на дорогу и иди, пока не наткнешься на СБУ. Впрочем, сейчас лучше не натыкаться. Делали замеры по пути — не так там и страшно", — рассказал блогер, и группа выехала на экологически чистую территорию, предложив сотрудникам заповедника устраивать туры с возможностью взглянуть на ЧАЭС — "но краткосрочные, чтобы неопасно и нестрашно, можно даже с сафари и охотой на местных оленей".
