ТАШКЕНТ, 5 ноя — Sputnik. Один из телохранителей или, как тогда называли, комиссар Шарафа Рашидова Садулло Мухаммадкулов, прослуживший у первого секретаря ЦК Узбекистана последние 4 года его жизни, рассказал Sputnik Узбекистан, каким был этот незаурядный человек и яркий политик.
— Садулло Муродиллоевич, расскажите, как вы, 28-летний учитель, вдруг попали в телохранители к самому первому секретарю Узбекской ССР?
— Начну с того, что у нас как-то не принято употреблять термин "телохранители". В СССР нас, обеспечивающих безопасность первых лиц республики, называли прикрепленными. А телохранители — это нечто другое, это, скорее, западный подход, знакомый многим по американским фильмам.
Я, как положено, отдежурил, а вечером начальник комиссаров, Герой Советского Союза Боис Иргашев, говорит: "Возьми лист бумаги и напиши о себе все обстоятельно — где родился, где учился, работал, о семье и так далее". Я написал, отдал ему, а он уехал, ничего мне не объяснив.
Только на следующий день мне сказали, что Иргашев подыскивал телохранителя для Шарафа Рашидова, тогда их называли комиссарами, и позвал меня на эту должность.
Конечно, для меня это была огромная ответственность — одновременно и сложно, и интересно. Но я готов был служить.
— Какой была первая личная встреча с Рашидовым уже в статусе его комиссара? Какое он тогда произвел на вас впечатление?
— В апреле 1980 года Рашидов как раз вернулся из Москвы, где ему вручили Ленинскую премию за добычу цветных металлов в республике. Перед нашей с ним первой беседой в его кабинет заходили руководители министерств, комитетов и ведомств. Для меня, 28-летнего сотрудника, было непривычно видеть сразу всю элиту Узбекистана.
Затем пригласили в кабинет к Рашидову и меня. Тогда я был в звании капитана, но Рашидов, несмотря на скромный мой чин, поздоровался со мной стоя, стал расспрашивать меня о семье, об учебе и работе. А когда узнал, что я из простой рабочей многодетной семьи, сразу ко мне стал относиться по-отечески, потому что сам был выходцем из простого народа.
Еще запомнилось, что среди качеств комиссара, которые он назвал тогда, одним из первых была скромность, затем наблюдательность, оперативность, умение меньше говорить и больше слушать, а также желание служить так, чтобы все были довольны. Я ответил Шарафу Рашидовичу, что готов служить ему. Так началась моя работа с ним.
— Можете назвать какие-то особенные качества, которых требовала работа именно с Рашидовым?
— Помимо того, что на первой встрече мне озвучил сам Шараф Рашидович, могу добавить, что телохранитель должен по долгу службы быть физически и психологически хорошо подготовлен, уметь стрелять из большинства видов оружия, владеть приемами рукопашного боя, чтобы защитить в случае нападения охраняемое лицо.
При этом во время прогулок его, например, на даче с женой, мы должны были по инструкции всегда находиться на расстоянии неслышимости их разговоров, но настолько близко, чтобы в случае опасности или особого распоряжения быть готовыми прийти на помощь.
Но была в работе с Рашидовым еще одна особенность: работая с таким образованным и интеллигентным человеком, хорошо знавшим историю своей страны, литературу и искусство, необходимо было ему соответствовать. Это, я вам скажу, было непросто. Мне пришлось очень много читать, особенно исторической литературы. К тому же Рашидов был филолог по образованию, а я закончил физмат, поэтому мне приходилось еще и разбираться в филологии, экономике, геологии и политике — во всех сферах, которые прямо или косвенно касались деятельности первого секретаря республики.
Еще один неотъемлемый навык в нашей работе — это память. Рашидов знал всех руководителей высшего и среднего звена по имени, отчеству и по фамилии.
Скажет порой: Садулло, наберите такого-то министра или первого секретаря области, и ты должен сразу понять, о ком речь, и до телефона не забыть, что надо передать. Приходилось заучивать фамилии и имена всех руководителей, как минимум районного значения.
— А какое качество главы республики вам больше всего импонировало?
Еще одна особенность — он ко всем, независимо от должности и ранга, обращался по имени отчеству, знал наизусть имена и фамилии многих руководителей, даже в колхозах некоторых председателей знал по имени и фамилии и всегда общался с уважением.
— Как вы можете оценить его роль в жизни республики и региона в целом?
— Он был настоящей находкой для Узбекистана, да и для всего региона. Он разбирался почти во всех отраслях — и в сельском хозяйстве, и в металлургии, и в космонавтике, и в строительстве. Он был компетентен во всех сферах и при встрече с министрами из Москвы поражал их своей осведомленностью по всем хозяйственным вопросам.
При этом он был в хороших отношениях и с Хрущевым, и Брежневым, но, с другой стороны, а как могло быть иначе? Он по должности обязан был решать те задачи, которые перед ним ставились из центра. И он их успешно решал. Ему доверяли самые ответственные поручения на внешнеполитическом фронте, он часто возглавлял делегации СССР при визитах в третьи страны, особенно он был тесно связан с Индией, много раз бывал в Афганистане. Рашидов даже написал произведение "Кашмирская песня", которое потом экранизировали, поставили спектакль и балет. Уже после смерти Шарафа Рашидовича BBC в своем некрологе назвали его "рукой Кремля в третьих странах", настолько высок был его авторитет на международной арене.
— Узбекистан при Рашидове стал одной из ведущих республик Союза, где реализовывались самые амбициозные и сложные проекты. Как, на ваш взгляд, первому секретарю ЦК это удавалось?
— Шараф Рашидович очень многого добился для республики во всех отраслях. Для понимания того, как он продвигал те или иные проекты, могу привести пример с городком Алгоритм.
В 1981 году Рашидов пригласил в Узбекистан министра радиотехнической промышленности Петра Плешакова, чтобы развивать в республике высокие технологии.
У Рашидова была интересная особенность, располагавшая к нему людей самых различных рангов и званий. Первый секретарь Компартии Узбекистана зачастую лично встречал приезжавших в республику высоких гостей, в том числе министров, хотя по протоколу не обязан был этого делать. Таким образом, человек, который был рангом ниже Рашидова, чувствовал себя при этом немного неловко и уже не мог отказать в реализации тех или иных проектов.
Так было и с Плешаковым, которого Шараф Рашидович лично встречал у трапа самолета. Потом он долго общался с министром, рассказывал об успехах и возможностях республики, о планах по постройке трех заводов — в Ташкенте, Фергане и Самарканде, где работали бы профессиональные технические кадры. После этого разговора была дана команда на строительство первого такого комплекса, где располагался и городок для рабочих. Рашидов лично курировал строительство, неоднократно посещая возводимые объекты. К сожалению, реализовать до конца эту задумку не удалось из-за распада Союза, но Алгоритм и по сей день стоит, там живут тысячи людей.
После разрушительного землетрясения 1966 года Рашидов настоял на комплексной реконструкции Ташкента. Когда из Москвы прилетела делегация и обсуждала необходимую республике помощь для восстановления, не хотели согласовывать один из документов, мол, и так много всего. Но тут произошел очередной семибалльный толчок, и у бывшего здания ЦК с грохотом стали осыпаться стекла. Все испугались, не знали, что делать, а Рашидов спокойно сказал: "Видите, в каком мы сложном положении?" После этого присутствующие представители комиссии тут же подписали все, что хотел глава республики.
С огромным трудом почти 10 лет Рашидов боролся за строительство в столице Узбекистана метро, и в итоге своего добился. Кстати, Рашидов лично следил за строительством, неоднократно вносил правки в планы и проекты, а также давал советы уже на возводимых станциях.
Именно при Рашидове в Ташкенте возвели одну из самых высоких и мощных телебашен региона. Для этого ему пришлось звонить лично Брежневу и доказывать необходимость такого дорогого, но стратегического объекта. И вот эта телебашня до сих пор стоит, служит людям, он с собой ее, как говорится, не забрал.
И Дворец съездов также строили, доказывая необходимость столь большого сооружения для многомиллионной республики. И дворец "Туркистон" возводили под личным руководством Рашидова.
Он разбирался практически во всем, но это давалось ему с трудом. Он всегда советовался с людьми, знающими ту или иную отрасль, он никогда не говорил, что умнее всех.
— Как Рашидов относился к кадрам? Как подбирал людей?
— Я не хочу ни хвалить, ни ругать существовавшую кадровую политику в СССР, но она строилась на принципах взаимозаменяемости, чтобы новые специалисты готовились на смену уходящим на повышение или на пенсию. Чтобы всегда можно было найти квалифицированного человека, который способен будет заменить своего руководителя. Мы все через это прошли.
Что касается Шарафа Рашидова, то как-то он сказал мне следующее: "Знаете, Садулло, был у нас один хороший сотрудник, служил хорошо, честно, а потом попался на взятке. Чтобы проверить человека, нужно назначить его на ответственную должность. Только это поможет проявить его настоящие качества".
Кого-то ему рекомендовали отраслевики, кого-то — из Москвы, но сам он встречался и разговаривал с людьми, прежде чем взять на работу. Очень обстоятельно подходил к этому вопросу и хорошо разбирался в людях.
— Менялся ли сам Рашидов за время вашей службы у него? Какие особенности в его работе вы успели заметить?
— Нас, молодых сотрудников, всегда поражала его работоспособность, он постоянно был в делах, постоянно работал над собой и развивался. Мы втроем уставали больше, чем он один, представляете, какая энергия у него была.
Он всегда совершенствовал и знания, и культуру, и этику. Он постоянно читал, причем самую различную литературу. Благодаря отменной, я бы сказал, фотографической памяти, он очень быстро читал, особенно художественную литературу. Много общался с молодыми писателями, при этом обязательно знакомился с их произведениями перед этим.
Кроме того, он всегда очень тщательно, даже щепетильно относился к текстам своих докладов и выступлений. Для Рашидова русский язык был не родной, но он очень хорошо им владел, почти не допуская ошибок. Свои речи он готовил основательно, любил подчеркивать важные тезисы или слова, особенно зеленой ручкой. Слушал своих помощников, как они по-русски читают доклад, потом вносил правки, ставил ударения, отмечал паузы. Были, может, ошибки, но, как известно, не ошибается только Бог.
-А Шараф Рашидович умел признавать свои ошибки?
— Он на них реагировал. Так, был случай, когда на одной из партийных конференций в Ташкенте был поднят вопрос о снятии его с должности. Сам он в это время находился в другом зале на мероприятии. В итоге сторонникам Рашидова удалось отстоять его, а сам он, когда пришел на заседание, заявил о готовности учесть все замечания и исправить ситуацию.
При этом своих оппонентов он не только не исключил из партии или лишил должности, а отдельных людей наградил. Он заступился за оппонентов, сказав, что они зеркало его работы.
Так, А. Каххару он в скором времени присвоил звание народного писателя и вручил государственную премию. Хотя Каххар активно критиковал Рашидова, тот относился к этому спокойно.
Когда у человека такой высокий уровень культуры и образования, когда он занимает при этом столь значимый пост, он не может реагировать на критику плохо.
- Вы по долгу своей службы жили рядом с семьей Шарафа Рашидова, знали его родных. Что можете рассказать об их укладе жизни?
— Это одна из самых добропорядочных семей, которую я знал. О скромности родных Шарафа Рашидовича могу рассказать очень многое. Например, каждое утро привозили молочные продукты для детей, внуков. И каждый вечер супруга Рашидова — Хурсанд Гафуровна — оставляла деньги поварам на завтрак —это было обязательно и строго контролировалось.
Или, например, нам, комиссарам, вечером обязательно что-то приносили. Утром мы ели дома, в обед — на работе, а вечером нам обязательно приносили что-то — или салат, или кашу, или другое блюдо. И мы это ели не потому, что была потребность, что мы голодали, а это было проявление заботы о нас, как о детях.
Каких-то пиршеств у них в доме не было, даже больше скажу, из-за болезни Шарафа Рашидовича там в основном ели диетическую пищу. Шашлыки или плов готовили по праздникам, как в любой другой семье, не чаще.
Что касается его детей и внуков, то все они были из научных кругов. Сын Ильхом служил в структурах госбезопасности, а все четыре дочки —ученые. Старшая —Сайёра —академик, омбудсмен, уважаемый в республике человек. Другие дочери —кандидаты наук по филологии и геологии. Их дети и зятья также из научной среды. Не было среди них коммерсантов, кто рвался бы к деньгам.
Во многом это заслуга Хурсанд Гафуровны, которая воспитала всех —от самого младшего внука до самого старшего зятя. Один эпизод: кому-то из семьи срочно понадобилась служебная машина, чтобы куда-то доехать, и он позвонил в ЦК и вызвал эту дежурную машину. Хурсанд Гафуровна сразу же за этого его отчитала —нужна машина, надо заранее утром сообщить, куда и зачем ехать, а так своевольно нельзя. Вот какое было воспитание.
Шараф Рашидович почти всегда был на работе, а когда приходил, в рамках допустимости, рассказывал о происходящих событиях и жене, и детям. Каждое воскресенье они смотрели в своем зале по два кинофильма —один для взрослых, и один для детей и внуков.
— Как он общался с людьми, с вами лично, например? Как часто обращался за помощью?
— Он очень тонко умел общаться с людьми, даже с подчиненными. Один раз были с поездкой в Джизаке, ему захотелось попить воды с водокачки. Сразу сотрудники подоспели, но он их остановил, сказал — пусть комиссар нальет.
Я попросил ведро, накачал воды, но сказал, чтобы Шараф Рашидович не пил ее пока, чтобы песок сначала осел. Он так обрадовался, что его подчиненный вот так ловко умеет обращаться с водокачкой, знает все тонкости.
Он даже замечания умел делать очень деликатно. Когда я в первый раз прилетел с ним в Москву, заходим в лифт, старинный такой, 1920-30-х годов еще. Нажимаю кнопку, а он не едет. Не пойму, в чем дело. А Шараф Рашидович говорит: "Садулло, вы в первый раз в Кремле?". Говорю, да. Он тогда протягивает руку, а там тумблер, который надо всякий раз включать. Комиссары другие это знают, а я ведь в первый раз. Он бы мог отругать меня, что я не знаю такой ерунды, а он вот так ко мне по-отечески, мол, теперь будете знать. Ну как я могу после этого плохо думать о человеке.
— Было ли что-то негативное в его характере?
— Недостатки есть у каждого человека. Однажды мы приехали в Наманганскую область в одно из хозяйств. Председатель колхоза, депутат Верховного совета долго докладывал о результатах. Поставленные планы хозяйство не выполняло. Тогда Рашидов спросил: у вас тут детский сад есть? Как же он без молока останется? На это депутат ответил, что есть, но он не работает. И тут Шараф Рашидович так разозлился, позвонил по спецсвязи из машины и велел секретарю Центрального Комитета по сельскому хозяйству прислать комиссию, чтобы она разобралась на месте.
Но могу сказать одно — мата в его лексиконе не было никогда. Вот так мы воспитывались.
— В начале 1980-х годов на весь Союз прогремело так называемое "хлопковое дело". Знал ли сам Рашидов о тех приписках, которые существовали в республике, и предпринимал ли какие-нибудь действия?
— Да, безусловно, знал. Это было везде, по всему Союзу. И он боролся с этим. И до этого были громкие коррупционные дела и в России, и в других союзных республиках.
А откуда пошли эти приписки? Причиной тому послужил лозунг Хрущева "догнать и перегнать Америку". Тогда же по всем республикам начали гнаться за рекордами. Первым в этой гонке пострадал секретарь Рязанского обкома Ларионов, который перевыполнил план на 300% по мясу и молоку. Но это далось очень высокой ценой, почти загубили все поголовье, и животноводство страны еще долгое время страдало от последствий этого так называемого "рязанского чуда".
После того случая то тут, то там начались эти приписки, чтобы выполнять план из центра. Рашидов знал и понимал угрозу этой преступной деятельности и сам был заинтересован в подобных проверках. "Пожалуйста, приезжайте, работайте, я только рад буду, если вы все это почистите", — говорил Рашидов при очередном визите ревизионной комиссии из Москвы.
Но уже после его смерти раскрутили эту историю, Иванов и Гдлян стали сажать людей сотнями и тысячами, а в конце 1980-х их самих привлекли к ответственности и само же Политбюро признало ошибочным большинство действий по этому делу.
Уже в период независимости Узбекистана президент республики Ислам Каримов, выступая на торжествах в честь 75-летия со дня рождения Рашидова, заявил: "Оставьте его уже в покое, он давно умер. Он был жертвой своего времени, а не политическим заключенным, поэтому ни в какой реабилитации он не нуждается".
Сам же следователь по этому делу Тельман Гдлян говорил, что лишь 62 человека проходили по этому громкому делу, а арестовали 4 тысячи. Спасибо Исламу Абдуганиевичу Каримову, который своим указом всех несправедливо осужденных выпустил из тюрьмы.
— О смерти Шарафа Рашидова до сих пор ходит много слухов, кто-то говорил, что он отравился или был убит. Как было на самом деле?
— Все эти слухи о том, что он якобы застрелился или отравился, это все неправда. Как свидетель тех событий я заявляю, что скончался Шараф Рашидович от обширного инфаркта.
Хочу развеять и еще один миф о том, что смерти Рашидова способствовал визит Гейдара Алиева в республику 26 октября.
Да, действительно, Алиев, который тогда занимал высокий пост в Москве, прилетал в Узбекистан и долго общался с Шарафом Рашидовичем, в том числе о ведущихся расследованиях по хлопковым делам. Но это была лишь малая и незначительная часть их разговора —их больше заботила тема сбора хлопка, золотодобыча и другие экономические вопросы. Все эти версии, что Алиев якобы передал Рашидову слова Андропова, — это все вранье. Если бы что-то такое было, мы бы это уловили сразу.
У нас есть психологический портрет нашего охраняемого лица, по взгляду, по движению ноги или руки, по мимике лица или по голосу мы можем точно определить —все ли хорошо, устал, не устал. После того, как мы проводили Гейдара Алиева и сели в машину, Шараф Рашидович с улыбкой сказал: "Садулло, ну-ка, включите "Маяк", послушаем, какие там новости". Значит, он был очень доволен встречей с Алиевым — если бы Рашидов был чем-то расстроен, он никогда бы не просил включить в машине радио, а сидел бы, погрузившись в свои мысли.
— Но что тогда могло послужить причиной столь внезапной и скоропостижной смерти?
— Не стоит забывать о тяжелых нагрузках и плотном графике Шарафа Рашидовича, а также о его фронтовой травме, которая давала о себе знать.
Тут можно назвать сразу несколько причин: во —первых, шесть перелетов за месяц (сначала из Эфиопии в Москву, а потом сразу в Ташкент, 24 октября из Ташкента в Ургенч, 26 октября из Ургенча в Ташкент, 27 октября из Ташкента в Ургенч, 28 октября из Ургенча в Туркуль, а затем в Ургенч). Во-вторых, уборка хлопка — само по себе тяжелое время, и эти коррупционные дела, заставлявшие Шарафа Рашидовича переживать, не за себя, а за народ и республику, и плотный график. К примеру, в сентябре он летал с советской делегацией в Эфиопию — а это не близко, да и в самой стране сложная обстановка. Естественно, все это отражается на здоровье.
В последний день, 30 октября, Рашидов был в Каракалпакстане, за день посмотрел три района, провел несколько совещаний и встреч с председателями колхозов, совхозов, директорами предприятий, побывал на полях.
После поездки Рашидов с супругой сначала посидели около часа у родственников, а затем вышли на прогулку. Внезапно ему стало плохо. Сразу вынесли кресло, он сел. Однако состояние стало ухудшаться, лицо побледнело. Тут же проводили Шарафа Рашидовича в вагон и уложили на диван в кабинете. Где-то с 19:20 начались эти трагические события.
Сразу вызвали врача. Вся необходимая аппаратура была под рукой, тут же провели осмотр, сделали кардиограмму. Она показала, что у Рашидова сложный инфаркт, уже второй за последние 10 лет.
Через два часа из Ташкента на самолете прибыли лучшие врачи-кардиологи республики, начали проводить все необходимые и возможные процедуры и мероприятия. Уколы делали, еще раз сделали кардиограмму. Ранее поставленный диагноз подтвердился.
Рашидову становилось все хуже, но даже в таком состоянии около часа ночи он подозвал меня и распорядился организовать для врачей ужин и отдых.
При этом мы никому из высокого руководства не звонили- ни в Москву, ни в Кремль. Может, меня кто-то упрекнет, что я не доложил в тот момент о серьезном состоянии Шарафа Рашидова, но тогда я исполнял свой долг, и моим начальником был именно Шараф Рашидович, его слово было для меня законом.
В четыре часа утра он снова попросил воды, я принес ему теплого зеленого чаю, который он любил, он отпил, но оставил глоток. Я его уговорил до конца допить, до последней капли, как у нас полагается в таких случаях. Он выпил и говорит: "Рахмат ука", мол, "спасибо, сынок". Он редко к нам так обращался.
К утру его состояние стало совсем безнадежным, несмотря на все предпринимаемые медиками меры. В 5:02 его не стало. Так любимый нами руководитель республики, мой учитель, можно сказать, ушел из жизни…
Сразу позвонили в ЦК, в Москву, всем, кому надо, и уже занялись организационными моментами, связанными с организацией похорон. Я в каком-то смысле исполнял роль сына Шарафа Рашидовича, и в дни прощания с ним, когда тело было выставлено для траурных мероприятий во Дворце съездов, я находился подле него каждый день с 5 утра до 11 вечера.
Это была невосполнимая потеря для республики и моя личная утрата. За те четыре года службы у Рашидова я очень многому научился у него. Если бы тогда все обошлось, он еще очень многое успел бы сделать для республики.
Подписывайтесь на канал Sputnik Узбекистан в Telegram, чтобы быть в курсе последних событий, происходящих в стране и мире.
