После кошмарного убийства учителя радикалом-исламистом Франция задалась сакраментальными русскими вопросами: кто виноват и что делать, рассуждает колумнист РИА Новости Ирина Алкснис.
В связи с первой темой французским журналистам оказался наиболее интересен момент, каким образом чеченская семья из России вообще получила статус политических беженцев.
Выяснилось, что она переехала во Францию в 2008 году, где ее ходатайство об убежище несколько лет рассматривалось властями и в результате было отклонено. Однако в 2011-м Национальный суд по вопросам права убежища отменил это решение. Ну а чуть больше полугода назад — по достижении совершеннолетия — будущий убийца автоматически получил собственный вид на жительство.
В общем, совершенно обычная история в современной Европе.
Что касается второго вопроса, то тут бескомпромиссно выступили французские власти, заверив сограждан, что они не намерены сворачивать с выбранного пути борьбы с исламизмом.
Роковой урок, на котором 47-летний Самюэль Пати в рамках занятия по свободе слова показал ученикам карикатуры на пророка Мухаммеда из журнала Charlie Hebdo, прошел в начале октября. Тогда же состоялось выступление Эммануэля Макрона, вызвавшее серьезный резонанс далеко за пределами страны. Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган обвинил своего французского коллегу в "открытой провокации" и посягательстве на свободу совести.
Именно в этой речи французский лидер объявил войну "геттоизации" Франции, "исламистскому сепаратизму" и анонсировал масштабный план по борьбе с закрытыми, варящимися сами в себе этническими и религиозными анклавами. Кстати, именно система образования — главное направление кампании.
В частности, планируется практически полный запрет домашнего образования и жесткое выкорчевывание "нелегальных школ, которыми зачастую руководят религиозные экстремисты".
После произошедшего теракта нередко звучали удивленные и даже местами осуждающие мнения российских комментаторов в адрес убитого учителя, который продемонстрировал 12-14-летним ученикам откровенно оскорбительные для некоторых из них карикатуры.
Важно понимать, что это была не просто личная инициатива Пати. Он действовал в рамках программы и установок французской системы образования. На том злосчастном занятии преподаватель, пытаясь сгладить острый момент, заранее предупредил учеников о содержании изображений, которые покажет, и предложил выйти из класса тем, кому это неприятно.
Самое удивительное, что французское государство и впрямь считает подобный подход эффективным в борьбе за секуляризацию, интеграцию меньшинств и размывание сформировавшихся в стране гетто.
Ведь можно без особых проблем предугадать реакцию подростков, выросших в замкнутой этнической среде, выдернутых из частных школ под руководством имамов-экстремистов и посаженных за парту государственного учебного учреждения, где им на уроке покажут нарисованную картинку обнаженного мужчины с подписью, что это пророк Мухаммед.
И дело даже не столько в том, что кто-то из них решит повторить путь 18-летнего чеченца, сколько в том, что трудно придумать более надежный способ навсегда вызвать у молодых людей глубочайшее отторжение и отвращение к европейским ценностям, культуре и образу жизни.
Инициатива Макрона вызвала крайне бурную реакцию не только в исламистских кругах, но и у противоположного — либерального — лагеря, который усмотрел в предложениях французского президента недопустимое наступление на права и свободы граждан.
Самое ироничное и печальное, что все три стороны этого противостояния на самом деле говорят на одном языке — языке радикализма и нет принципиальной разницы между исламистским экстремизмом, левацко-политкорректным либерализмом и секуляризмом в крайних формах, что ныне практикует французское государство.
Для решения действительно острой и давно назревшей проблемы Франция прибегает к тем же методам максимально грубой промывки мозгов, что и исламисты, правда, шансов, что они сработают, у нее куда меньше.
В свое время Европа подарила миру удивительную — потому что работающую — концепцию свободы, которая выражена в популярнейшей формуле, согласно которой свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого.
Существуют разные интерпретации этой мысли, но все они так или иначе сводятся к тому, что даже самое свободное общество предполагает определенные ограничения для каждого своего члена.
На практике это вылилось в то, что система западной демократии в своем классическом виде воспринимает маргинальными и неприемлемыми любые крайние и непримиримые в своей крайности точки зрения — будь то правые, левые, красные, белые или серо-буро-малиновые. А общественный и политический консенсус в такой системе делает ставку на компромисс и взаимоуважение, в том числе уважение к чужим убеждениям, верованиям и ценностям.
Нет никакого противоречия в том, чтобы борясь с религиозным экстремизмом не допускать и уж тем более не пропагандировать в государственных школах вакханалию воинствующего безбожия, целенаправленно оскорбляющего верующих.
Точно также государство может стоять на страже неприкосновенности частной жизни человека вне зависимости от его сексуальной ориентации, но при этом жестко блокировать любые попытки проникновения нетрадиционных сексуальных практик в общественную жизнь, будь то гей-парады или пропаганда гомосексуализма среди несовершеннолетних.
Одно другому никак не противоречит.
Но, похоже, Запад просто забыл об этом. И можно быть уверенным, что взятая им ныне на вооружение концепция, подталкивающая людей к радикализации, а общество — к непримиримости и углублению раскола, даст свои фатальные плоды.
