ТАШКЕНТ, 29 янв — Sputnik, Лев Рыжков. Наша встреча была назначена в очень замысловатом месте. И добраться туда оказалось не так просто. От метро "Молодежная" надо было ехать на маршрутке куда-то в промзону. Но, в принципе, встреча с великим путешественником не могла состояться иным образом. Нужное здание нашлось за глухим бетонным забором. И вдруг я оказался в роскошном помещении с картинами на стенах.
А Федор Конюхов сидел во главе стола. За столом разливали чай, угощали конфетами и пирожными. А вокруг стола сидело руководство предприятия, колбасного комбината. И все эти люди во главе с генеральным директором жадно слушали Конюхова. Ловили каждое слово.
Сам Федор Конюхов оказался очень просто одет. Скромненькая курточка, простая рубашка в полоску. Задорно, со смехом, Федор Конюхов рассказывал слушателям о недавнем своем кругосветном перелете на аэростате. И о переделке, которая случилась с ним над Индийским океаном — где-то между Мадагаскаром и островом Кергелен.
Иду на грозу!
Федор Конюхов поясняет, что эшелон — это поток ветра. Но в этот поток нужно сначала войти.
"И я иду над тучами, — продолжает Конюхов. — Вижу одновременно солнце и звезды. А если ты их не видишь, значит, ты падаешь. А если ты ниже туч пойдешь, то не сможешь потом подняться — тучи тебе не дадут. И вижу — айсберги. Я говорю по рации: "Я не слишком далеко залетел? Уже айсберги!". И тут мне по рации говорят: "Облизывай!".
"Облизать", как понял автор этих строк, значит пройти по самому краю. Глаза слушателей горят, как молнии. Тем более, что переделка, о которой рассказывает их гость, — фатальная, и положение безвыходное. А на помощь отказались лететь спасатели и из ЮАР, и из Австралии.
"Я подхожу ближе к грозе, — продолжает Конюхов. — И думаю: "Я, конечно, попаду в ад за свои грехи. Но вот это увидеть?". Молнии прямо столбами стоят! А я к ним близко-близко! Но уже страха нет. Я подхожу, меня затягивает в грозы. Но на самом деле я — обхожу. Облизываю! А те, кто меня направляет, — напряженные, говорят: "Веди очень точно. Чуть в сторону десять метров — попадешь в другой поток. Повисишь-повисишь, а когда это закончится, упадешь в Антарктиду".
И я иду. Я выкинул все: парашют, продукты, воду. И тут, я вижу, молнии уходят. А на самом деле это я ухожу с потоком. И уже лечу на скорости 200 км/ч. И вот так я вышел с Божьей помощью".
Федора Конюхова слушают взахлеб, потом аплодируют. Заводчане счастливы. А я подбираюсь к путешественнику поближе и задаю ему вопросы.
Что прячет Джеймс Камерон?
— Федор Филиппович, вы собираетесь спуститься в самую глубокую точку планеты — Марианскую впадину. А на каком аппарате?
— Сферу для погружения будут делать в Санкт-Петербурге. Хотим собирать по частям: одна деталь с одного завода, вторая — с другого, а собирать будет кто-то нейтральный. Хотя Джеймс Камерон в 2012 году погрузился на батискафе в Марианскую впадину. Я хотел у него этот батискаф взять в аренду и спуститься. А я его знаю, и он меня знает. Только Камерон отказался.
— Почему?
— И поэтому батискаф не дает?
— Камерону невыгодно, чтобы я сейчас спускался. Ему выгодно все затормозить до выхода фильма. А я ему: "Дай батискаф! Мы заплатим!". Еще и батареи поменяли бы. А тут батискаф возьми, да и загорись в музее, в Австралии. И полборта сгорело. Сейчас полусгоревший стоит.
— А что там, во впадине, интересного? Я, конечно, понимаю, что будет рекорд. Но стоит ли ради одного рекорда преодолевать такие вот трудности?
— Рекорд вряд ли будет. В 2019 году нас все-таки опередят китайцы. Они сейчас тоже готовят погружение. Нам же не рекорды нужны, а исследования. Камерон после погружения рассказывал: "Вы не представляете, что там живет! Люди даже не представляют, что там творится!". Никто никогда не видел со дна Марианской впадины хоть кусочек камня. С Луны — и то достали. Мы больше знаем Марс, чем дно океана.
— Камерон не пытался добыть образцы?
— Пытался. Он должен был взять пробу. И у него на батискафе была рука гидравлическая для сбора образцов. И он начал погружаться. И где-то на трех тысячах метров что-то ударило по корпусу батискафа — или гигантская медуза, или спрут, или кальмар. Гидравлическую руку завернуло. Когда Камерон спустился, рука уже не могла ничего. И он посидел два часа — поснимал и всплыл. К тому же, мы глубже Камерона погрузимся. Он ведь был не на самом дне, а на плато, на глубине 10 800 метров. А там трещина идет вниз — еще метров на 300. Такая узкая. Мы хотим в нее войти.
— Вы не боитесь декомпрессии?
— Давление там просто гигантское. И если в сфере есть дырочка, как иголочка, то давление воды просто разрежет сферу. Но у нас как в подводной лодке — все герметично. Но и иллюминаторов у нас не будет. Конечно, хотелось бы. Но нам говорят, что тогда это будет ослабленное место, может треснуть. Скорее всего, у нас будут камеры, и мы будем все видеть на компьютере.
— А как вы всплывете?
— У нас будет балласт — чушки такие металлические. Они на магните держатся. И когда мы опустимся, мы кнопку нажмем — магнит отключится, чушки упадут. И мы начнем всплывать.
— А если не отцепятся? Как будете подниматься в таком случае?
Но это на всякий случай. Мы рассчитываем, что всплытие будет через шестнадцать часов. Что там долго делать? Надо взять одну пробу, другую пробу — и подниматься. А кислород нам — на всякий случай. Если эти штуки сами сразу не отвалятся, то они потом отвалятся, из-за коррозии. Будем спать и анекдоты рассказывать.
— А российский флаг будете устанавливать?
— Да. И православный крест из камня. Флаг будет ставить известный полярник Артур Николаевич Чилингаров, а моя забота — поставить там крест. Он уже сделан, пятьдесят килограммов весит. И я, как священник, на дне Марианской впадины крест поставлю. К тому же крест — это же вес. И мы на глубине положим его. А сами всплывем.
Жена знает все
— Была ли такая экспедиция, куда вас жена не пустила?
— Да не было такой! Ирочка меня любит. И я ее люблю. У меня не было таких экспедиций, наобум. Это только корреспонденты могут написать: "Вот, Федор Конюхов ни с того ни с сего пошел на Эверест". А на самом деле все экспедиции очень долго готовятся.
Я 19 лет занимался альпинизмом. Видите пальцы? У меня сорваны кончики, от скалолазания. А через 19 лет я взошел в первый раз на Эверест, с южной стороны. Снова занимался двадцать лет — и всхожу с северной стороны. И когда так долго готовишься, то жена знает уже все — сколько людей пойдет, сколько денег будет потрачено. Все мои экспедиции очень долго готовятся. К погружению мы идем с 1997 года.
Еще сейчас лодку заказываю, хочу обойти вокруг света на веслах — стартовать в Тасмании и финишировать там же. А лодка будет готова только через два года. И жена к этому привыкает. Потом — она же меня встретила, уже когда я был путешественником.
Встреча с ангелом
— Говорят: Гагарин летал — Бога не видел. А вы видели?
— Чтобы Бога увидеть — не надо летать. Господь Бог везде. Он и сейчас со мной рядом стоит. Господь Бог — это все. Вот ко мне один человек приходит — Валентин. А он моложе меня. Я говорю: "Пойдем в церкву!". А он отвечает: "Я же в Бога не верю. Я верю в космический вселенский разум". Я говорю: "Дурака не валяй. Это и есть Бог". "Но в Бога это же верят бабушки. А я же продвинутый, грамотный".
А ведь Господь Бог создал не только нашу планету, но и Луну, и Марс, и Марианскую впадину. Менделеев говорил: "Я могу химическим путем доказать присутствие божественного". И Эйнштейн говорил: "Я могу вывести формулу присутствия Господа Бога". Мы же все в одного живого Бога верим. А Гагарин на самом деле верующий был. Не мог он быть неверующим!
— А какие-то знаки сверхъестественные видели? Необъяснимые явления?
— Однажды у меня компас переклинило. А аэростат летит не прямо — он все время вращается. Я пытаюсь разобраться в сторонах света. И тут вижу — шар! Меньше, чем апельсин. Как мячик для большого тенниса. Шаровая молния! И я на нее смотрю. А он так быстро облетел вокруг моей корзины. А потом — раз! — и пропал. И, знаете, я словно почувствовал, что это мой ангел-хранитель. Он так со мной прощается и отбывает в штаб.
Могу точно сказать: я не видел летающих тарелок, как их показывают. Но бывало так: я иду на яхте из Бразилии в Южную Африку — и луч стоит. Из-под воды. Я направляю яхту к нему. Только направил и смотрю: он уже не здесь. Как будто со мной играет. И так несколько раз. А потом — раз! — он уже сзади. А я против ветра не пойду же.